Несколько лет бесследно пропадали люди, не оставляя никаких зацепок. Несколько месяцев по всему миру исчезали драконы, и их никто не мог найти. Несколько недель ремуо, обладающие сознанием, кружили над всем МиорЛайном в сопровождении множества драконов, на чьих спинах сидели черные силуэты. Несколько дней как был обнаружен их лагерь, сокрытый меж острых пиков в южной части Небесных гор.

Со слов разведчиков, что следили за ними долгое время, их количество не превышало тридцати людей, решивших восстать против короля, и десяти драконов разных элементов и, к счастью, ни одного рубинового. Был незамедлительно отдан приказ разобраться с ними быстро, без серьезных последствий и поймать нескольких предателей живыми – нужна была любая информация. Стража в безмолвном повиновении склонила свои головы и покинула Тор-Шолле в сопровождении нескольких юстициар.

Однако никто не ожидал, что все закончится кровавой резней.

Это была ловушка с яркой приманкой, которой дразнили защитников короля, как уличных котов: ремуо… десятки ремуо, восседающих на драконах, и сотни других всадников зажали стражей и юстициар в кольцо – отступать было некуда. Они медленно приближались, вынуждая каждого почувствовать кончиком языка эту ядовитую ненависть, что текла по их жилам, ощутить безумие, порожденное неутолимым желанием мести.

***

В лазарете пахло смертью: воздух, в котором некогда чувствовались легкие нотки лечебных трав, теперь был сперт, он смердел тухлой горечью, едкой кислотой и кровью – помещение было заполнено множеством изуродованных тел. Еще живых тел. Хриплые крики, нескончаемые стоны, срывающиеся с уст стражей и юстициар, и сильный кашель сливались воедино и душераздирающим эхом отзывались в соседних комнатах.

Дверь в помещение не закрывалась – каждую минуту заносили все больше и больше раненых, чья жизнь висела на волоске. Шелест тканей, журчание воды, звонкий топот каблуков и тихое рычание раздавалось повсюду. Кроватей не хватало, и большая часть лежала на холодном полу, а мимо них со снадобьями и длинными лоскутами бегали лекари.

Дверь вновь открылась, и внутрь помещения, задыхаясь и хрипя, ввалился мужчина в окровавленных повязках, пытаясь удержать одной – целой – рукой на спине тело молодого парня. Он, с трудом сделав следующий шаг, пошатнулся и плечом ударился об стену. Стиснул зубы, зашипел от раздирающей боли, но промолчал, окинул взглядом помещение и заметил, как к нему сразу же подбежало двое молодых эльфов в белых одеяниях, юноша и девушка.

- Помогите ему, - с хрипом произнес мужчина и начал медленно сползать вниз – сил в ногах не осталось. – Был в сознании до последнего, отключился возле входа…

Эльфы-знахари тотчас подхватили раненых, не позволяя им упасть на пол: парень перехватил неподвижное тело и, закинув к себе на спину, потащил куда-то вглубь комнаты, а девушка помогла подняться мужчине, но тот грубо отмахнулся от ее помощи и, шатаясь, последовал за ушастым парнем.

- Это генерал… - раненый залился кашлем, и перед глазами на мгновение потемнело – остановился. – Генерал Кэррон, он спас наш отряд, подставившись под удар на своем драконе… Помогите ему!

Эльф резко остановился и слегка повернул голову, словно прислушиваясь к словам мужчины, но в следующую же секунду он направился в соседнюю комнату – оттуда знахари выносили мертвое тело женщины. Страж все также следовал за ним.

Следующее помещение было чуть меньше главного, но именно здесь почти в самом дальнем углу оказалась свободна кровать, к которой направился парень-знахарь. Склонившись над ней, эльф осторожно положил генерала на кровать и, заметив тугие повязки на руке, начал снимать с него рваную одежду с огромными кровавыми пятнами.

- Он уже получал лечение? – спокойно поинтересовался знахарь, стоило только тому ощутить тяжелое хриплое дыхание за своей спиной, а затем обернулся, встретился взглядом со своей помощницей и крикнул ей принести новые лоскуты – все тело было истерзано огромными рваными ранами, перекликающимися с алыми мокрыми ожогами и синими пятнами; эльф слегка прищурился. 
- Да… - тяжело выдохнул мужчина, подходя поближе. – Пытались обработать все сразу же, с помощью магии, но… - он вновь залился тяжелым кашлем, попытавшись прикрыть ладонью рот – на смуглой коже было несколько капель крови, - но все пошло не так. Магия стала причинять ему еще больше вреда.

К ним подошла та самая эльфийка с небольшой коробкой, из которой лекарь вытащил небольшой флакон и пару кусков тряпок. Он быстро смочил их и начал осторожно обрабатывать ожоги, а девушка принялась осматривать связанную руку: она, неестественно вывернувшись, опухла и начинала синеть. Поджав губы, эльфийка начала развязывать узелки – сломанная конечность была неправильно зафиксирована. Парень, отложив смоченные тряпки в сторону, потянулся к ножницам и стал аккуратно состригать сожженные волосы, впитавшие в себя кровь, грязь и пепел.

Все тело Алана начал пробирать пот, а сам парень, все еще не приходя в сознание, тяжело, с сильным хрипом задышал. Эльф дотронулся рукой до его кожи и, хмыкнув, потянулся к еще одному флакону с мутно-коричневой жидкостью. Открыв его, он осторожно приподнял голову генерала и осторожно влил в него лекарство.

Мужчина, шатаясь из стороны в сторону, молча наблюдал за знахарями, которые, словно безэмоциональные усопшие, выполняли свою работу. Он переживал, потому что не хотел, чтобы спаситель – их спаситель – отдал жизнь за чужую ошибку. До хруста сжав кулаки, он взволнованно спросил:

- Он… будет жить?
- Все зависит от воли Эдолины, - эльф нахмурился – увидел еще одну рану, что пронизывала плечо едва ли не насквозь. – У него сильное магическое отравление, но за соседней стеной мы используем магию драконов, чтобы лечить других, а ее любые отголоски могут лишь ухудшить ситуацию, - он взял отложенную в сторону тряпочку, которой обрабатывал ожоги, а затем бросил краткий взгляд на стоящего рядом стража. – Вам бы тоже необходимо осмотреться, уважаемый.

Мужчине не оставалось ничего, кроме как согласиться.

Сначала была густая темнота, которая мягко обволакивала собой все в округе. В ней не чувствовалось ни боли, ни радости, ни страданий – ничего, кроме умиротворяющего спокойствия, и в этом чувстве хотелось раствориться, забыться полностью. Затем были звуки, слившиеся в непрерывный монотонный гул, а затем он, как клубок ниток, начал распутываться, распадаться на голоса, слов которых невозможно было разобрать. Они были высокие и низкие, взволнованные и радостные, но... все равно такие одинаковые, похожие, и только один из них, безумно знакомый, пробивался из этой пелены. Он постоянно был рядом, что-то говорил, но непонятно что – невозможно было разобрать. А затем был ослепляющий свет.

Алан медленно открыл глаза и мгновенно прищурился, чувствуя неприятную боль: солнечные лучи, что пробивались сквозь открытые окна и освещали большую часть лазарета, стали острым лезвием, резко проведшим клинком по его голубым глазам. Постепенно он перестал ранить, и тогда парень вновь открыл глаза, уставившись в каменный потолок. Из груди вырвался тихий выдох, сопровождающийся легкой хрипотцой.

Страж попробовал приподняться, но тело не повиновалось, словно было куклой, чьи крохотные нити запуталась в руках неумелого кукловода, и Алан остановился. Он покорно замер, едва пошевелив рукой. Одной рукой. Вторую словно что-то сдавливало, сжимало, не позволяя той двигаться. Он тяжело вдохнул, и легкие неприятно сдавило – поморщился. Спустя несколько секунд парень откинул одеяло в сторону – тугая повязка, которой была обмотана его левая рука, была тверда как камень. Он осторожно до нее дотронулся, провел по ней пальцами и слегка потер их: на подушечках чувствовался мелкий белый порошок. Генерал слегка поджал губы.

Чей-то голос – знакомый голос – раздался возле него, и Алан повернулся в его сторону. Перед ним сидел мужчина, чья половина лица была перевязана, как и все тело, однако стоило только генералу посмотреть на него, как тот мгновенно расплылся в улыбке. Страж нахмурился, пытаясь вспомнить, кто это. Его внешность… Она была ему знакома.

- Грэгори? – осторожно поинтересовался Алан, но на его вопрос мужчина отозвался молчаливым кивком головы. – Бывало и хуже, - усмехнулся он, пытаясь сесть на кровати, опершись плечом – здоровым плечом – о каменную стену; дотронулся рукой до перевязанного лба, а затем провел пальцами, словно смахивая усталость, по лицу, ощущая на щеках жесткую щетину. – От воды не откажусь.

Стоило только мужчине передать блондину небольшую, но глубокую деревянную миску с водой, как парень замер, не двигаясь. Он удивленно уставился на Грэгори, который все это время говорил об… Альбионе? Алан осторожно опустил руку вместе с миской, чтобы вода не расплескалась, и молча отвел взгляд в сторону, в холодную каменную стену.

Он не понимал ее. Снова. Их ничего не связывало, кроме всех этих случайных встреч и… Страж нахмурился, склонив голову. Он не хотел это вспоминать… Все происходящее в тот день было чудовищной ошибкой: потеря самообладания, самоконтроля, невозможность взять собственные низменные желания под контроль – все это приводило его в бешенство, и он старался забыться в службе, вновь и вновь изматывая себя до предела. И это получилось. Почти. Именно сейчас размытые обрывки из прошлого, смешанные с яркими ощущениями, как назло всплывали из глубин сознания, оставляя после себя в качестве послевкусия мешанину из непонятных чувств. Блондин сжал пальцы.

- Вам плохо? – настороженно спросил Грэгори; в его взгляде проскальзывало волнение. – Я могу ее позвать, она где-то тут…
- Нет необходимости, - тотчас отозвался генерал.

Если Альбиона действительно здесь, в военном лазарете, то рано или поздно она придет к нему, и Алан прекрасно это знал. Он также знал, что та не оставит его в покое до тех пор, пока он не сможет самостоятельно встать с кровати. Он знал, что она будет – как и всегда – лечить его, обрабатывать раны. Однако он не знал одного: зачем она это делает? Для чего ей это нужно? Все их встречи были лишь насмешками судьбы, невзлюбившей Алана с рождения, ошибками, которые не должны были существовать. Никогда. Так почему она из раза в раз оказывается рядом с ним тогда, когда… это необходимо?

Блондин тяжело выдохнул.

- Наверное, Вам все же стоит отдыхать, - в спешке произнес Грэгори и поднялся с кровати. – Поспите лучше, я потом приду еще проверить Вас, - мужчина усмехнулся. – Все же я в соседней комнате лежу, - он поклонился и собрался уходить.
- Постой, - тотчас окликнул его Алан, и страж остановился; блондин вопросительно взглянул на него. – Что случилось…
- Мы… - Грэгори запнулся, словно пытаясь подобрать подходящее слово, - выиграли? Хотя это сложно назвать «победой» - едва дождались прибытия юстициар, и только они смогли отогнать ремуо в сторону, но… почти никого не поймали, - взгляд стража забегал по комнате. – Если бы Вы не кинулись тогда под удар, то большинство из нас было бы сейчас мертво…
- А что с…
- Жемчужиной? – перебил его мужчина. – Она тот еще крепкий орешек, досталось, конечно, не меньше Вашего, но с ней все в порядке. Не стоит беспокоиться, о ней позаботились сразу же.

От этих слов Алан почувствовал, как спокойствие теплым молоком разливается по всему телу. Он облокотился головой о стену, прикрыл глаза – слышал, как размеренно стучит его собственное сердце. С Жемчужиной все хорошо, и это главное.

- Ну, я все же пойду, - Грэгори еще раз поклонился и быстрым шагом направился в сторону двери, ведущей в соседнюю комнату.

Алан молча проследил за тем, как он, хромая на правую ногу, скрылся из его виду и взглянул на миску в руке, слегка наклонил ее, наблюдая за легким колыханием воды.

Все же он не понимал ее.

Сколько времени сидел Алан, сжав миску с водой в руке, неизвестно: может, несколько секунд, минут или даже… часов? В комнате, где спертый воздух был пронизан множеством целебных трав, его, казалось не существовало вовсе – страж, поглощенный собственным мыслями, его не замечал. Лишь сдавленный кашель и шуршащие шаги, раздающиеся позади ширмы, возвращали его в реальность. Парень снова наклонил чашу с водой. Он совсем забыл, что его недавно терзала жажда.

В голове, назойливой мухой, крутился лишь один вопрос: зачем она сюда пришла? Их ничего не связывало, они не знали друг друга, а тем днем, когда его разум был окутан мутной пеленой, страж своими действиями перечеркнул все, что только можно было. Алан стиснул зубы – воспоминания, словно спасающиеся бегством мыши, сочились из всех щелей сознания. Он крепко сжал пальцы. Он помнил ее взгляд тогда. Ощущал его, словно это произошло несколько часов назад. В ее звериных – таких странных, но почему-то не отталкивающих – глазах был настоящий страх. Она его боялась. Генерал оперся головой о стену. Так почему же она сюда пришла?

В конце комнаты раздались тяжелые шаги, смешанные с хриплыми мужскими голосами, и блондин, отвлекшись от мыслей, невольно устремил свой взгляд на ширму – за ней не было ничего видно, но он примерно догадывался, что стражи – а это были непременно они – находились около двери. Мужчины тихо обсуждали между собой лекарей, что порхали вокруг раненых и день, и ночь без сна и хлеба, но даже так сквозь неразборчивую хриплую речь до ушей Алана донеслись обрывки фраз о маленькой белой знахарке, возвращающих людей с того света. Он, наконец, поднес миску с водой ко рту. «Значит, она все же здесь».

Беспокойные мысли надоедали, они были навязчивы, как дева легкого поведения с игривым настроением, и генерал не знал, как можно было от них отмахнуться. Он, немного приподнявшись с кровати, опустил миску на пол и лег обратно, накинув одеяло. Ему было известно только одно: сон всегда был сродни лекарству, он – лечит.

Однако стоит только открыть глаза, как все переживания, заброшенные на задворки сознания, вновь выбирались из своих темных углов и начинали невыносимо стонать, разрывая душу в мелкие клочья. Алан тяжело выдохнул, касаясь рукой сонного лица. Слабость, что тяжелым грузом свалилась на его плечи, не отступила даже после легкой дремоты – осталась, нежно укутав парня в свою невидимую ткань. Он осторожно поднялся, опираясь на дрожащую руку, сел и замер. Рядом с ним сидела Альбиона.

Дыхание перехватило, а сердце, охваченное противоречивыми чувствами, пропустило пару ударов. Алан, склонив голову, мгновенно отвел взгляд в сторону, слегка поджав губы. Он не хотел смотреть на нее: не желал увидеть тот самый страх – пусть даже на короткое мгновение – в ее глазах. Сжал руку в кулак, шумно выдохнул.

- Бывало и хуже, - точно также ответил Алан на вопрос Альбионы; а бывало ли, собственно, хуже? – Я сам.

Страж, не поднимая на девушку взгляда, осторожно принял миску из ее рук, слегка дотронувшись до ее тонких пальцев. Легкое покалывание холода едва ощутимо коснулось его кожи, и парень одернул руку назад, молча поднес лекарство ко рту, сделав первый глоток. Язык мгновенно окутал приятный вкус трав, оставляющий после себя немного горьковатое послевкусие, но даже так от него не хотелось плеваться. Алан вытер рот рукой и без единого слова вернул миску знахарке. Он не отрывал свой взгляд от стены.

Каждый раз, когда они оставались вдвоем, их поглощала невыносимая тишина длиною в вечность. Она неприятно давила на слух, и от этого чувства хотелось скрыться. Алан даже слышал свои собственные мысли. А знахарка все сидела рядом, не шевелилась. Им все же не о чем было говорить.

- Ты мне напоминаешь кое-кого, - его спокойный голос неожиданно разрезал пелену тишины, и парень, опершись головой о стену, наконец взглянул на девушку. – Она, как и ты, рвется помогать всем в ущерб себе.

Элли всегда была такой. Он помнил, как она, будучи крохотным ребенком, с улыбкой протягивала руку тем, кто нуждался в помощи. Даже спустя года она такой и осталась, постоянно взваливая на себя непосильную ношу и страдая из-за этого. А Альбиона… Блондин слегка прищурился. Он видел ее измученное, бледное лицо и усталый, отстраненный взгляд – за это время, что она была здесь, силы медленно покидали ее тело. А Альбиона была такой же.

Генерал уселся поудобнее, положив руку на колено.

- Алан, зови меня Аланом.

Время, словно нерасторопная улитка, медленно ползло в пустоте. Оно невыносимо тянулось, и, казалось, все из-за этого в округе замерло: и сам страж, сидящий неподвижно возле стены, и сама знахарка, без слов смотрящая в его сторону. Всего лишь мгновение, и их взгляды случайно пересеклись, а затем сцепились друг с другом. Алан не смог вспомнить тот момент, когда вместо каменной стены и пошарпанной ширмы он начал внимательно рассматривать спрятанное за белыми прядями лицо знахарки, но стоило только подловить себя на этой мысли, как тотчас, согнув ногу в колене, на котором лежала его рука, снова отвернулся в сторону. Выражение лица не изменилось – от него все также веяло холодом.

История вновь повторяется, как в дешевом спектакле, где жадный владелец театра крутит дешевую пьесу из раза в раз: еще летом она сумела разжать гнилые руки смерти, ухватившиеся мертвой хваткой за его жизнь, и сейчас ей вновь удалось это. И снова она видит его в столь жалком состоянии. Блондин сглотнул густую слюну – горло все еще раздирало от горечи трав. Хотел ли он сейчас видеть знахарку перед собой? Он не знал, а эта неопределенность травила его, словно бокал авинского вина. Однако ее присутствие – и знание, что она вновь протянула ему руку – приносило в его душу… умиротворение? Не будь ее здесь и сейчас, то что бы он чувствовал?

- Моя сестра, - Алан убрал руку с колена и зажал одеяло между пальцами. – Она не лекарь, но с самого детства никому не отказывала в помощи. Даже спустя года ничего не изменилось.

Интересно, а знала ли Элли, что с ним произошло? Скорее всего, да: в день, когда королевская стража покидала столицу под предводительством юстициар, Тор-Шолле гудел, как потревоженный улей, - люди были напуганы, а затем разразилась кровавая битва… Алан свел брови вместе, слегка приподнял край одеяла и мгновенно положил его обратно. Еще тогда, когда он был в сознании, эти изуродованные чудовищной силой монстры успели унести жизни многих, а слухи подобны молнии, они распространяются быстро, почти мгновенно, внушая звериный страх. «Надо будет навестить ее», - все, что пронеслось в мыслях у генерала перед тем, как целительница задала свой второй вопрос.

Алан поднял взгляд на Альбиону, но ответил ей не сразу: что-то было не так. Парень слегка прищурился, запрокинул голову назад, ощущая мерный стук собственного сердца в ушах и тихий шелест дыхания. Однако вскоре он понял, что именно заставило его сомневаться – страж не ощущал того страха, что пронизывал полукровку тогда, несколько недель назад. Сейчас она сама смотрела на генерала с легким любопытством и желанием узнать ответ.

А он был до боли смешон.

- Детские идеалы, - хмуро отозвался Алан. – Был очарован образом справедливости в доспехах, и хотел быть таким же, а на деле оказалось все по-другому. Когда это понял, то было слишком поздно. Сейчас уже остается только идти вперед, - он усмехнулся собственным словам, - к этому идеалу.

Алан жил этим с самого детства. Еще будучи вечно грязным мальчишкой, одетым в драные ткани, он с неподдельным восторгом наблюдал за стражами, на чьих латах переливались солнечные лучи. Он видел в них то, что так желал обрести в своей жизни – справедливость, однако на деле многие из тех, кто давал клятву королю, оказались хуже портовых шлюх. Этот образ, построенный на детской мечте, разбился в дребезги вместе с первым ударом под дых. В знак приветствия уличной крысе.

С соседней кровати до ушей блондина донесся сдавленный смех, сменившийся сильным кашлем.

- О-о-о… - хрипло протянула какая-то женщина, а затем снова прокашлялась. – Прекрасно помню твою детскую одержимость. Особенно то, как ты сутками следил за нами…

Стража бросило в холодный пот, и он мгновенно повернул голову в сторону голоса. Приоткрыл рот, часто задышал, крепко сжимая в руке кусочек одеяла – костяшки побелели. Рука начинала дрожать от напряжения.

- Мэлони… - низким басом произнес парень, и в его дрожащем голосе чувствовалось явное раздражение; на лице появился злобный оскал.
- Постоянно приходил весь дра…

Сердце сжалось. Только не сейчас…

- Закрой пасть, Мэлони, это приказ! – оглушающий рев, вырвавшийся из груди, пронесся по всему помещению, и звонким эхом отразился от каменных стен; казалось, даже стекла задребезжали.

Было достаточно одного лишь разъяренного рыка, и в помещении воцарилась абсолютная тишина – даже те, кто перешептывался возле самого выхода, замолчали. Алан чувствовал, как поперек горла встал невидимый ком – это была злость, и она его душила.

Желание знахарки узнать больше о его родной сестре удивило стража. Зачем ей это? Неужели потому, что он сказал, что она похожа на Элли? Алан, слегка сведя брови вместе, осторожно взглянул на беловолосую девушку, словно желая узнать истинную природу этого вопроса, однако ответить он не успел.

В королевской страже почти все знали, что характер Алана был сродни пороховой бочке: стоило только крошечной, потухающей искре упасть рядом, как мгновенно раздавался ужасающей силы взрыв, стирающий все живое с лица земли под аккомпанементы алого пламени и черного дыма. Он мог вспыхнуть, словно промасленный фитиль, от любого слова, если оно неосторожно заденет его самолюбие и гордыню. Как и сейчас.

Стража трясло от злости, что острыми когтями разрывала его грудь: он, стиснув зубы и сжав рукой одеяло, изо всех сил старался сдержать в узде свой гнев. Он знал, что Мэлони помнила его еще грязным мальчишкой в рваных лохмотьях, который, пролезая сквозь небольшую щель в каменной стене и прячась в густой листве кустов, следил за тренировками королевской стражи. Знал, что многих забавляет вспоминать его прошлое, ставшее огромным позорным пятном на его настоящем. Знал, что если не оборвать ее речь на полуслове, то он сорвется с цепи, как разъяренный бойцовский пес. Парень низко склонил голову, чтобы не было видно его глаз, часто задышал – всепожирающее пламя слепой злости лишь становилось все сильнее. Все тело горело.

В лазарете повисла мертвая тишина, которую никто не осмеливался разрушить. Никто, кроме маленькой целительницы, осторожно дотронувшейся до плеча Алана. Страж резко дернулся в сторону и, перехватив ее ладонь свободной рукой, замер: холод, тот самый холод, приятно окутывающий его кожу, заставил сердце биться медленнее, тише. Парень слегка сжал руку Альбионы, но не осмелился поднять на нее глаз – старался отмахнуться от забытых воспоминаний и ощущений, будоражащих его сознание. Они мелькали перед ним яркими вспышками, оставляя медленно угасающий след. Генерал еще сильнее стиснул руку девушки, но не до боли – знал меру своей силе, однако… этот холод почему-то не хотелось отпускать.

Алан услышал, как Мэлони хмыкнула и что-то недовольно пробубнила себе под нос, а за дверью, ведущую в другую комнату, вновь раздались чьи-то низкие голоса. Лазарет медленно стряхивал с себя молчаливые узы, и это словно послужило ведром с водой, что смогло вернуть молодого стража в реальный мир. Он осторожно отпустил руку Альбионы и, накинув на себя смятое одеяло, снова облокотился о стену, устремив свой холодный, безэмоциональный взгляд куда-то в сторону.

- Я не тот, кем нужно восхищаться, - Алан посмотрел куда-то вниз, на собственную кровать. – В моем положении нет другого выхода, и единственное, что остается, – защищать нашего короля и его народ, - он тяжело выдохнул и осторожно, словно боясь спугнуть целительницу, перевел на нее свой взгляд. – Ты же хотела узнать о моей сестре, верно? Ее зовут Элли, и я не солгал, когда сказал, что она пытается всем помогать в ущерб себе. Не зельями и травами, а словами. Как бы мрачно не было происходящее, она всегда верила и заставляла верить в то, что эта темнота скоро рассеется и ей на смену вскоре придет яркий свет. И ты действительно начинаешь верить в ее веру, - страж тихо усмехнулся, опустив взгляд вниз, - всего лишь на краткое мгновение можно было заметить легкую улыбку, растворившуюся в следующих словах. – Я не помнил, чтобы она хоть раз прошла мимо кого-то, кому требовалось помочь, пыталась сделать все, что было в ее силах. Всегда. Даже умирающему с голоду псу отдала последний кусок хлеба… - парень неожиданно запнулся, а выражение лица вновь стало отстраненным, мрачным. – Она сильная. Даже, наверное, сильнее меня, - Алан на мгновение замолчал, пытаясь понять, что еще можно рассказать Альбионе. – А еще у нее золотые руки. Можно сказать, что это был дар богини, потому что она даже из драной тряпки могла создать что-то невероятное. Возможно, именно это и сделало Элли женой…

Сколько уже прошло времени, а он до сих пор не мог свыкнуться с мыслью, что его сестра стала законной супругой графа Герре. Казалось бы, что еще недавно она была маленькой девчонкой, что без конца ходила за ним по пятам и оберегала его от напрасных драк, а сейчас Элли превратилась в настоящую женщину, согласившуюся оберегать семейный очаг. Генерал понимал, что у нее теперь постепенно, маленькими шажочками выстраивается личная семейная жизнь, в которой места собственному брату почти не окажется. Он принимал это, но даже так все равно чувствовал себя… одиноким? Словно единственного человека, способного понять все его страхи и проблемы, отняли. Навсегда.

- У нее уже сейчас другая жизнь, о которой знаю лишь поверхностно – мы давно не встречались, но уверен, что у нее сейчас все хорошо.

В словах знахарки ощущалось зерно истины. Несмотря на то, что Элли была подобна яркому солнцу, что ласково согревала и успокаивала каждого в своих теплых объятиях, она никогда не поступала неразумно. Все ее действия имели конкретную цель и были лишены всякой неопределенности, присущей многим женщинам, что покорно следовали только зову собственных эмоций. Возможно, именно эту черту в сестре и разглядел ее жених… Алан усмехнулся, в мыслях сражаясь с противоречивыми чувствами.

Все же он не одобрял ее выбор, но если для Элли он послужил истинным счастьем, то все, что мог сделать страж, опустить руки. Это была ее жизнь, а не его.

Когда Альбиона заикнулась о том, что ей необходимо было осмотреть других раненых, что чудом пережили то кровопролитное сражение, Алан удивленно посмотрел на беловолосоую знахарку. На мгновение, всего лишь на мгновение он, погрузившись в собственные раздумья, забыл о том, где сейчас находится – всевозможные запахи травянистых настоек и порошков смешались воедино с пылью и растворились в воздухе, которым здесь, в лазарете, дышал каждый.

- Да, конечно, - послушно отозвался Алан, здоровой рукой отодвигая одеяло в сторону. – Чувствую себя нормально, хотя спина и шея все еще саднит.

Не желая доставлять девушке неудобства – все же она была целительницей, – парень, скованный множеством бинтов, аккуратно сел на край кровати и, слегка ссутулившись, принялся ждать, когда та его осмотрит. Он в молчании склонил голову, глазами уткнувшись в щербатый деревянный пол лазарета, и чувствовал осторожные касания, пронизанные легким холодом, Альбионы до его ран. Словно целительница боялась причинить ему лишнюю боль. Генерал поднял было голову, желая сказать о том, что он ничего неприятного не чувствует, но его взгляд случайно пересекся с тем, кого он хотел видеть меньше всего.

Майрет. Он, скрестив забинтованные руки и груди, каменным исполином стоял в дверях и прожигал Алана взглядом, полным алой ярости и багровой ненависти. Генерал мгновенно напрягся, прищурился и затаил дыхание в предвкушении, но мужчина лишь сплюнул и вышел из помещения.

Алан молча сглотнул слюну и шумно выдохнул, вновь потупив взгляд, пытаясь успокоить бьющееся сердце.

***

Время тянулось медленно, оно ползло нерасторопно, как ленивая улитка по листу, и все дни хоть и сменялись другими, но были до безобразия однообразны: с утра до ночи раненые стражи беспрекословно повиновались указаниям лекарей, принимая горькие – до тошноты – снадобья. Единственным развлечением, способного ненадолго разогнать скуку, бледной молью летающей в воздухе, были разговоры.

Когда невидимое одеяние слабости, в которое было облачено его тело, спало, Алан начал ходить по лазарету, перебрасываясь словами с другими сослуживцами. Неспешно, не нагружая вымотанный неспешным восстановлением организм. Он был одним из тех «счастливчиков», которых нельзя было поставить на ноги с помощью магии, а другие приходили в себя довольно быстро и точно так же покидали пропитанные лекарствами стены лазарета, однако раненые все же оставались. Майрет, к сожалению, был в их числе.

Краткие встречи, не превышающие нескольких секунд, в коридорах, источали обжигающую злость, которая сводила с ума. Алан буквально чувствовал, как от его взгляда на его теле остаются невидимые шрамы, что расползались огромными пятнами при каждом случайном столкновении. Он ненавидел его, это было понятно даже новорожденному ребенку – уязвленная гордость еще тогда, в трактире, бушевала у Майрета в душе. Однако испепеляющая ярость еще сильнее разрасталась и, казалось бы, становилась осязаемой, когда к нему приходила Альбиона.

Знахарка, что не раз спасала его от смерти, в лазарете была довольно частым гостем. Она приходила сюда каждый день, ненавязчиво интересуясь о состоянии некогда разорванных драконьими когтями стражей. Спрашивала о их самочувствии, подбирала новые, более подходящие лекарства, и только с генералом королевской стражи их общение – иногда – выходило за рамки «лекарь-больной».

Стоило только полукровке направиться в сторону кровати Алана, как Майрет медленно следовал за ней и оставался в дверях, внимательно наблюдая, подобно затаившемуся хищнику в засаде.

Одна фраза. Было достаточно всего лишь одной фразы, произнесенной с горьким презрением и острой ненавистью, чтобы превратить начало нового – пусть и схожего с любым другим – дня: «А ты опустился, генерал, засматриваешься на таких страшных знахарок…» Ее хватило, чтобы Алан, стиснув до тихого скрежета зубы, взял Майрета за грудки здоровой рукой и прижал его к стене. Он смотрел на него, сдавливая внутреннее желание размозжить его череп, а он лишь скалился, хищным взглядом впиваясь в блондина: «Мне повторить?»

Эти слова, где в каждой букве чувствовалась личная, отравляющая неприязнь, разжигали в сердце молодого генерала злость, что обезумевшим от голода зверем пожирала его рассудок и обгладывала мысли, как кости. Он злился, но не мог понять, на что именно: на Майрета, изо всех сил пытающегося вывести Алана из себя, или же на слова, которыми он буквально выплевывал с ядом в его лицо. Страж сильнее сжал схваченную рубаху, потянул за нее, но в следующую же секунду отпустил мужчину – рядом, буквально за дверью, раздались шаги, перемешанные со знакомыми голосами знахарей.

Они молча разошлись в разные комнаты, стоило только дверным петлям скрипнуть, но генерал королевской стражи прекрасно слышал, как Майрет, ликуя внутри своей гнилой души, победоносно усмехнулся – разводить драку в стенах, призванных защищать и ставить на ноги раненых, было слишком неразумным поступком, что поставило бы под сомнение его репутацию и должность. «Возможно, это то, чего он и добивается», - подумал страж, подходя поближе к окну, утихомиривая клокочущий внутри гнев.

Алан мог понять его текущие цели и мотивы – желание отомстить за раненую гордость, истошно вопиющей о реванше, ощущалось даже вкус, – но он не мог понять одного: почему его слова послужили тем самым маслом, что специально подливали в огонь?

Возбужденное сердце продолжало отплясывать в груди, разгоняя горячую кровь по всему телу. Страж опустил руки на небольшой подоконник и склонил голову, вдыхая свежий воздух, что просачивался из многочисленных щелей в деревянной раме. Он закрыл глаза, хотел отмахнуться от мыслей, надоедливо крутящихся перед глазами, но одно слово, вылетевшее изо рта Майрета, когтистой рукой держало сознание в реальности – «засматриваешься».

Изо рта вырвался тяжелый выдох, генерал убрал руки с хлипкого подоконника, выпрямился и направился в сторону кровати, надеясь скрыться от любопытных глаз – а в комнате их было не менее трех пар – за небольшой ширмой. «Засматриваешься…» Алан нахмурил брови, сел на кровать и, упершись плечами в голую стену, запрокинул голову, шумно сглотнул слюну. «Засматриваешься…» «Такого не может быть», - с кратким смешком отмахнулся он, взглядом вперившись в трещины на стене, но слабая усмешка, неосторожно коснувшаяся его лица, быстро исчезла, оставляя на нем маску серьезности.

Ему хотелось верить в то, что произнесенное Майретом – ложь, необходимая только для того, чтобы разжечь в Алане неистовый огонь, состоящий из ненависти и абсурда, поспешных решений и легкомыслия. Хотелось верить, но, прокручивая в воображении раз за разом случайные – или же нет? – столкновения со знахаркой, понимал, что не мог.

Дверь, ведущая в палату, тихо скрипнула, и послышались легкие, но довольно тихие шаги, которые становились четче с каждой последующей секундой. Страж обернулся на звук, и сердце пропустило пару ударов – знал, кто именно к нему сейчас идет, ведь с остальными он виделся почти все время, что лежал в лазарете.

Да, он был прав: из-за ширмы, словно скрывающей Алана от внешнего мира, выглянула хрупкая девушка с длинными белыми волосами, чьи пряди хаотично падали на лицо. Парень склонил голову, слегка прищурил один глаз. «Засматриваешься…» Он мог брезгливо смотреть на нее за грязную кровь, но не делал этого. Он мог презирать ее за чудаковатый вид, но молчал – не видел в этом смысла. Он мог оборвать с ней все невидимые нити, связывающие их двоих, еще давно, в самом начале, но безвольно продолжал стоять и смотреть, как их становится все больше и больше, а расстояние между ними двоими – меньше.

- Алан, - одернул Альбиону генерал и сразу же добавил, - я не на службе.

Вопрос о самочувствии поставил парня в тупик. Он, почесав отросшую за несколько дней густую щетину, уставился куда-то наверх, в мыслях подбирая более подходящие образы.

- Лучше, чем было до этого, - он приподнял туго перемотанную руку, - правда, думаю, что щит еще долгое время не смогу держать нормально, придется заново тренироваться… А ты? Выглядишь уставшей.

Да, он действительно на нее засматривался, и это осознание, породившее противоречивые чувства, раздирало его: тот, кто бежал от подобного, как лесной зверь от огня, теперь безвольным мотыльком летел на свет. Он перевернул руку ладонью кверху, сжал пальцы. Судьба решила сделать свой ход… нет, она уже давно игралась с его жизнью, раз за разом меняя ее течение.

Несмотря на то, что разговоры с Альбионой стали привычной вещью, происходящей изо дня в день, они длились недолго. Алан прекрасно понимал, что помимо раненых стражей в лазарете у знахарки были еще и другие клиенты, терпеливо ожидающие с ней встречи, поэтому полукровка долго не задерживалась возле его кровати – уходила, убедившись в том, что полному выздоровлению генерала ничто не угрожает. Так было и в этот раз. Почти.

Стоило только целительнице скрыться за дверью, как ей навстречу вышел рыжеволосый мужчина, убрав скрещенные руки с груди. Он ждал ее. Терпеливо ждал с тех пор, как она зашла в лазарет, в мыслях отсчитывая прошедшие секунды, растянувшиеся до бесконечности. Майрет преградил девушке дорогу, оказавшись к ней почти вплотную, и грубо схватил ее за подбородок, поднимая ее голову. Он смотрел на нее, впивался хищным взглядом и едва сдерживался, чтобы не переступить черту.

- Поговорим, милочка?

Майрет смотрел на крохотную знахарку, как голодный зверь на загнанную добычу в угол, и ждал ее реакции, не решаясь сделать свой следующий шаг. Ему было безумно интересно, как она себя поведет: испугается, отпрянет назад, попытавшись вырваться из его слабой хватки? Или же останется на месте, позволяя ледяной дрожи охватить все тело, а страху заполонить сердце? Предвкушая такой вариант развития событий, он самодовольно усмехнулся, но с последующим движением Альбионы, приправленной такой же ядовитой репликой, победоносная гримаса спала, оголяя злость.

Он громко хмыкнул, чувствуя, как от одного нажатия кисть пронзила неприятная боль, вынудившая того разжать руку и отпустить подбородок целительницы. Майрет нехотя согнул ее в кулак и расправил ладонь, пытаясь избавиться от оставшегося «ноющего» ощущения. «Не такая простая, какой кажешься, а?» - он сощурился и перехватил – другой рукой, «уцелевшей» – запястье беловолосой девушки, сильно сжимая его – на белоснежной коже от его пальцев оставались красные следы.

- Кое о чем другом, но не менее важном. Лично для меня, - он вывернул ее тонкую руку назад, позволяя Альбионе вдоволь насладиться болью и разницей в физической силе, а затем грубо дернул за нее, потащив куда-то за собой. – Не здесь, не хватало еще этого пса…

В полусонной тишине лазарета тяжелые шаги Майрета, перемешанные с возбужденным дыханием, глухими ударами разлетались по пустынным коридорам и противным эхом въедались в память. Мужчина стремительно шел к выходу, игнорируя недоуменные взгляды других стражей и не выпуская из стальной хватки тонкую руку беловолосой девушки. Толкнув кого-то плечом возле двери, он вышел на улицу в объятия свежего воздуха и, не сбавляя шагу, направился за лазарет – девушку все также тащил за собой.

Стоило только ему скрыться за очередным поворотом и позволить тени, отбрасываемой холодной каменной стеной, поглотить и его, и Альбиону, как мужчина резко отпустил руку знахарки, вновь встал перед ней преграждая путь. Он смотрел на нее внимательно, словно изучая диковинку, которую привезли на потеху зрителям из-за Океании. Сделал шаг, еще один, слегка склонился – «давил» собой, своим присутствием.

- Я хочу знать вот что… - недовольно выдохнул Майрет, опершись рукой, сжатой в кулак, о стену. – Что тебя связывает с этим белобрысым неудачником, что он за тобой носится, как шавка? – он сощурился, впился прожигающим насквозь взглядом в знахарку. – Не своей же «красотой» очаровала его, в конце концов! – с насмешкой воскликнул страж, склонившись еще ниже. – Но в какой-то степени это не важно. Все это. Знаешь, почему? Потому что я уже придумал способ вернуть ему должок.

Последние слова он пришел сквозь зубы и грубо схватил плечо девушки, пальцами впиваясь в нежную кожу и не позволяя той пошевелиться. Майрет чувствовал, как внутри него ликовал обезумевший от боли зверь, который жил только ради мести. Пальцами ухватился за грубую ткань одежды, оттягивая ее на себя. Сердце бешено колотилось, и отголоски его ударов густой пеленой обволакивали сознание – мужчина не реагировал ни на что… кроме одной единственной фразы, разрезавшей это прочное полотно: «Какого хрена, Майрет?»

Страж, стиснув зубы, хмыкнул и обернулся, но не освободил Альбиону из своей хватки. На против них стоял Алан, чей непонимающий взгляд метался со знакомой знахарки на своего подчиненного. «Уже прискакал…»

- Явился не запылился, - тотчас огрызнулся он, окинув Алана надменным взглядом, от которого у генерала в груди заревела ярость, перехватив дыхание.
- Какая скверна тебя побрала? – блондин сделал шаг вперед, но Майрет даже не шелохнулся – продолжил стоять не месте.
- Я думал, что здесь все очевидно, какая жалость, что ты не способен все это понять.
Снова шаг, уверенный и твердый. За ним еще один такой же. Еще. И еще.
- Отпусти ее, - сдерживая в узде ярость, потребовал Алан, медленно приближая
- А то что? – рассмеялся в лицо своему генералу Майрет, но со следующим ударом, быстрым и сильным, его веселый смех растворился в судорожном хрипе.

Мужчина, прикрыв лицо рукой, отшатнулся в сторону, прижался спиной к каменной стене, пытаясь осознать произошедшее и восстановить дыхание. Сквозь пальцы, которыми он закрывал нос, просачивались алые капли крови и падали на холодную землю. Он наклонил голову, не в силах пошевелиться и произнести хоть слово, но буквально через мгновение, будто бы с него сняли призрачные оковы, направился обратно в лазарет, прошипев что-то нечленораздельное и сплюнув от злости, бурлящей внутри него.

Едва его силуэт скрылся за углом, как Алан, сжимая руку в кулак, исподлобья взглянул на Альбиону и произнес:

- Не приближайся к нему.

Это был приказ, стальной приказ, которыми он привык распоряжаться тогда, когда это необходимо.

Бьющие бурным ключом эмоции и чувства, что ускоряли биение сердца, постепенно стихали, оголяя притупленные ощущения: Алан, вгрызшись в каменный угол лазарета взглядом исподлобья, крепко сжал руку в кулак – костяшки неприятно ссадили, напоминая о недавнем ударе – и тяжело выдохнул, пытаясь справиться с легкой дрожью, охватившей все тело. Он все еще чувствовал легкое касание невидимой мантии слабости на своих плечах, но и злость, взявшая стража под свой контроль, переполняла его.

Когда до него в лазарете долетели отголоски фраз других стражей, которые видели, как Майрет волочил за собой беспомощную девочку-знахарку, генерал королевской стражи, задыхаясь от жгучего гнева, вылетел помещения, а зацепившийся взгляд на знакомой до боли трости, небрежно брошенную на каменный пол, послужил лишь очередным толчком.

Все произошло как в тумане. Алан смутно помнил, как за ним захлопнулась тяжелая деревянная дверь, как его встретил прохладный весенний ветер, как ноги, обутые в легкие ботинки, утонули в жухлой траве, как ударил Майрета… Сейчас все эти воспоминания рваными обрывками хаотично представали у блондина перед глазами, словно пьяный бард, вступивший в неравную битву со своим заплетающимся языком, решил рассказать историю. Парень, оглушенный шумным биением собственного сердца, обернулся.

Альбиона, опершись о стену здания, смотрела на него широко распахнутыми глазами, и в этом взгляде ощущалось искреннее недоумение, непонимание. Как и у него. Генерал расслабил руку – дрожь постепенно исчезала, оставляя после себя лишь колючее послевкусие – и подошел к знахарке, окинув ее изучающим взглядом, и, не заметив ничего, что могло бы разжечь в его груди очередное пламя злости, сухо произнес ответ на ее вопрос:
- Не знаю. Ничего хорошего.

Тот, кто находился у него под руководством, пал в грязную лужу, опустился до уровня уличного сброда, пренебрегающего правилами, принципами и законами ради удовлетворения – и утешения – собственной избалованной гордыни. Алан прекрасно помнил тот день, въевшийся в его память несмываемым пятном, - знал причину той злости Майрета, что смертельным ядом стекала с его клыков. Эта истинна раскаленным ножом разрезала душу, превращая ее в пепел. Блондин недовольно цыкнул.

На желание Альбионы парень отреагировал не сразу – копошился в собственных мыслях, что гудящим роем вились в его голове, но ответил лишь молчаливым кивком. Он развернулся и почти было сделал шаг, как краем глаза заметил, как подкосились ноги полукровки. Рефлексы, отточенные годами на тренировках, не заставили себя ждать: Алан резко и грубо схватил целительницу за руку, не позволяя той коснуться холодной земли, потянул на себя, терпеливо дожидаясь, когда девушка самостоятельно встанет на ноги.

- Если сложно идти, держись за меня.

Где-то на задворках памяти проскользнуло размытое воспоминание о отброшенной в угол трости в стенах лазарета. В конце концов, среди них двоих сопровождение Алану не было нужно так, как оно было необходимо Альбионе: почему-то он был уверен, что Майрет, подобно затаившейся в бревне гадюке, сделает свой следующий шаг, останься знахарка в одиночестве, однако он не бросится на нее, если та будет рядом с ним. Возможно, это понимала и сама девушка.

Стоило только Алану и Альбионе оказаться в пропитанных лекарствах помещениях, как каждый мог ощутить на собственных шкурах многочисленные взгляды стражей и других целителей. «Уже растрепали…» - хмыкнул про себя блондин, заворачивая в коридор, где в пыли и грязи покоилась трость. Кто смотрел на них с любопытством, кто просто наблюдал, пытаясь скоротать безынтересные минуты собственной жизни, а некоторые, редкие единицы, и вовсе проходили мимо, не обращая на них никакого внимания. Майрета среди них не было.

- Держи, - блондин поднял с пола трость и протянул ее девушке. – Как соберешься уходить, попроси кого-нибудь из других лекарей проводить тебя до дверей. С остальным я разберусь сам.

Алан смотрел на Альбиону, когда стальными словами отчеканивал свой очередной приказ; он внимательно рассматривал ее, когда протягивал отброшенную в угол трость, но стоило только их блуждающим взглядам случайно пересечься, как страж невольно отвернулся в сторону. В голове гулким эхом тотчас раздалось то самое слово, которое Майрет с острой ненавистью выплюнул блондину в лицо – «засматриваешься». Оно кислотой въелось в мысли, острыми клыками вгрызлось в душу, оставляя генерала наедине с непонятными ощущениями и чувствами, от которых неприятно стесняло в груди. Он коснулся железной ручки двери и замер. «Будь осторожна», - едва слышно произнес он и скрылся в помещении, едва стоило скрипнуть заржавевшим дверным петлям.

Майрет… От одного лишь упоминания его имени внутри души стража разгоралось необъятное пламя злости, которое извивающими языками оставляла красные пятна по всему телу. Он стиснул зубы, склонил голову и, раздираемый многочисленными мыслями, молча направился в сторону своей кровати. Этот опустившийся ниже дна сукин сын стал хуже той подпольной гнили, не гнушающейся уродовать человеческие жизни в своих собственных целях, и от этого осознания Алана начинало трясти от гнева, что сжимал свои руки у него на шее – душил.

Ему нужно было успокоиться, но он не мог: противоречивые эмоции бурлили в нем, кипели, пытаясь вырваться наружу. Страж остановился, едва сделав пару шагов от закрывшейся двери, и развернулся обратно. Он уже твердо решил про себя, что умоет руки и передаст мужчину под другое руководство, как только покинет душные стены лазарета, однако все, что сейчас было в силах генерала, это жалкая возможность наблюдения за Майретом. Сжав ручку двери, Алан молча покинул помещение, в которое зашел пару мгновений назад – решил следить за ним, чтобы не предоставить тому и жалкого шанса приблизиться к целительнице даже на пару сантиметров. Он был уверен, что тот, чья попытка вонзить отравленный клинок в сердце провалилась, рано или поздно вновь выйдет из своей тени, чтобы завершить начатое.

Парень, подобно тучной тени, в этот день всегда был неподалеку от Альбионы: он стоял, опершись о стены и скрестив руки на груди так, насколько это позволяла туго забинтованная повязка, и не спускал с полукровки, хлопочущей над новыми раненными стражами, глаз. Он стоял над душой у целителей до последнего, пока одна из них, не выдержав на себе тяжелого и давящего взгляда генерала, не попросила стража удалиться, и тот покорно, не бросив ни единого слова, выполнил ее просьбу – ушел к себе.

Столкнуться с рыжеволосым стражем удалось лишь на следующее утро, когда тот уже покидал лазарет. Едва Алан коснулся его плеча, как Майрет резким движением сбросил с себя руку генерала и, процедив сквозь зубы обжигающую угрозу, скрылся за тяжелыми дверьми, за которыми гудел холодный весенний ветер. Блондин лишь только хмыкнул и прищурился, вперившись взглядом тому вслед: дурное предчувствие, изголодавшимися крысами, разрывало его изнутри, однако, несмотря на это, он все равно чувствовал небольшое облегчение, приятно окутавшее его невесомой тканью – был уверен в том, что здесь он больше не появится.

Так и было: вереница предсказуемых событий медленно тянулась, не балуя заскучавших от однообразия серых будней стражей, однако Алан почти не обращал на это внимания, потому что знал, что к нему рано или поздно заглянет Альбиона. Их разговоры, едва пересекшие грань неудобного молчания, стали своеобразной традицией, устоявшейся за это небольшое время.

Однако даже так она в скором времени пошатнулась и осыпалась, превратившись в прах: в один день знахарка не пришла – направилась к другому клиенту, чье слово имело вес кошеля золотых монет, а на следующий Алан уже сам возвращался обратно в казармы, желая как можно скорее встретиться с его Жемчужиной, которую блондин не видел долгих несколько дней.

***

Сражение, от которого содрогнулся Тор-Шолле, завершилось, а за ним цепной реакцией последовало еще несколько вооруженных столкновений, унесших не один десяток жизней. Напряженная ситуация, сковавшая город-столицу, с каждой секундой лишь сильнее впивалась острыми когтями в горла людей и нелюдей, отчаянно мечтавших о возвращении спокойного времени, без ужаса и страха, что теперь пожирали их взволнованные сердца.

Некогда переполненные жителями дороги сейчас были почти пусты – не каждый мог пересилить себя и, наступив себе на горло, заставить собственное тело выйти из каменного дома, – и по гладкой брусчатке раздавался чеканный шаг стражей, которые патрулировали улицы. Алан в сопровождении плетущегося за спиной Рамона был одним из тех, кто, облачившись в кожаные доспехи и прицепив к поясу меч, поддерживал в городе порядок и день, и ночь. На большее парень пока что и не рассчитывал.

Серые тучи сгущались над Тор-Шолле, а холодный северный ветер, преисполненный яростью, пытался сорвать деревянные вывески с цепей, оторвать ставни и вырвать флюгеры с крыш. Алан, прикрывая лицо рукой, щурился и медленно шел вперед, проклиная про себя разбушевавшуюся стихию. Первые тяжелые капли ударили по черепице, и страж хмыкнул – непогода, почувствовав абсолютную власть, разыграется, не позволив ему и его вынужденному помощнику дойти до казарм до того, как разверзнуться небеса. Следующие ледяные иглы пали тому на лицо. Генерал цокнул и смахнул их со лба и щеки.

- Рамон, - недовольно гаркнул он, и конопатый мальчишка тотчас взглянул на него, - нам нужно переждать дождь, потому что не успеем вернуться вовремя.

Валет ничего не ответил, только едва заметно кивнул и поспешил за парнем, который широким и уверенным шагом, словно пытаясь оторваться от него, как от надоевшей обузы, направился куда-то вперед. Алан скрылся в подворотне под тарабанящие по крышам домов капли дождя и вышел на широкую улицу, по которой еще несколько недель назад без конца ездили из стороны в сторону повозки, а теперь лишь слонялись редкие прохожие.

Мальчишка неожиданно остановился, позволяя Алану сделать еще несколько шагов вверх по дороге, и спросил:
- А это не та Ваша знакомая, о которой все говорят?

Он остановился, обернулся.

Да, это была она. Альбиона. Знахарка, что не раз вытаскивала генерала буквально с того света, вновь и вновь возвращая ему возможность дышать, была на другом конце улицы, однако ее блеклый силуэт все сильнее удалялся, растворялся в серой дымке, медленно опускавшейся на город. Страж молча развернулся и направился в ее сторону, а после переключился на легкий бег, вынуждая Рамона беспрекословно следовать за ним, - полукровка не видела его.

- Альбиона! – на выдохе выкрикнул Алан, ощущая, как учащается биение сердца то ли от бега, то ли от собственных мыслей, будоражащих сознание.

Кажется, вдалеке раздался гром.

Глухой стук каблуков тихим эхом разлетался по пустынной улице, отражался от каменных и деревянных стен домов и растворялся в сыром воздухе, становясь практически едва различимым, - шум разбивающихся капель становился сильнее с каждой секундной. Он заглушал все: рваное дыхание, учащенное сердцебиение и даже собственные мысли, которые захватили в плен молодого стража.

В этом мире нет ничего невозможного. Именно с таким осознанием Алан поравнялся с целительницей, еще несколько мгновений назад стоявшей внизу улицы, окинул ее внимательным взглядом, рассматривая бледную усталость на лице девушки. Их дороги, пересекаясь лишь на краткое мгновение, расходились вновь, чтобы снова сплестись воедино – это уже была не простая случайность, а закономерность, созданная самой судьбой. Страж выдохнул, пытаясь успокоить бьющееся сердце и восстановить дыхание: несмотря на – почти – полное восстановление, во всем теле все еще чувствовалась легкая слабость, не желающая отпускать молодого генерала из своих крепких объятий, и это угнетало.

- Вполне сносно, - Алан опустил голову вниз и прикрыл глаза, - если не считать того, что теперь рука ноет в плохую погоду, - услышав чьи-то шаги за своей спиной, он тотчас обернулся – к нему только что подбежал Рамон, пытающийся убрать мокрые пряди волос с глаз, и вновь обратился к знахарке. – Ты что здесь делаешь?

Услышать ответ генералу королевской стражи не удалось: яркая вспышка света на миг ослепила, а за ней последовал оглушающий раскат грома, от которого внутри все содрогнулось и сжалось в крошечный ком. Рыжеволосый валет от неожиданно вздрогнул и испуганно поднял голову наверх, щурясь от холодных пронизывающих капель. Парнишка поежился. Небо постепенно затягивало тяжелыми свинцовыми тучами, что медленно опускались на крыши домов, словно желая их раздавить собственным весом. Алан хмыкнул, чувствуя, как дождевые капли попадают за шиворот и скатываются вниз, по спине. Он коснулся собственной шеи и, стерев ладонью дождевую воду с кожи, серьезно произнес:
- Лучше поторопиться и скрыться от дождя, пока не полило как из ведра, - молодой генерал сделал шаг, но тотчас оглянулся на знахарку, вцепившуюся в собственную трость, и ее дрожащие ноги – сил было немного. – Если пройдем вниз по улице, то выйдем на площадь Миора и Лайна, а там переждать непогоду в каком-нибудь заведении. Ты как, идти можешь?

Парень хотел было протянуть девушке руку, но остановился на полпути: замер, сжав пальцы в кулак, и опустил ее. Его слова, что по собственной воле срывались с языка, противоречили буйной натуре стража, презирающей слабых и надменно смотрящей на ничтожных. Еще пару месяцев назад она бы истошно вопила, рычала взбешенным зверем, однако сейчас она была подобно сытому коту, который, свернувшись калачиком, урчал на теплом одеяле. Это было странно, необычно, непривычно, и эта перемена, тасующая настроения Алана, как колоду игральных карт, настораживала. Страж поджал губы.

- Рамон, - блондин громко окликнул своего валета, и мальчишка, уже почти промокший до последней нитки, тотчас вынырнул из-за широкой спины своего генерала, - знаешь, где можно переждать дождь?
- Д-да, сэр, - он пару раз моргнул, пытаясь выловить из задворок памяти нужные воспоминания. – Рядом с площадью вроде как есть пара постоялых дворов, трактиры, библиотека, бани, храм Эдолины… - Рамон, нахмурив брови, начал загибать пальцы, чтобы не ошибиться в счете. – А Вы куда хотите пойти, сэр?
- Где тихо, - выдохнул страж, всем телом ощущая очередную встряску от грома, раздавшегося уже чуть дальше от них.
- А… Тогда, думаю, надо идти в Цветочный Сквер, там недавно возвели одну пристройку для отдыха по приказу какого-то дворянина, но вход туда открыт всем. Вроде бы…
- Прекрасно, - хмыкнул Алан и резко развернулся. – Идем.

Тяжелые шаги смешивались с хлюпаньем воды, что стекала вниз по брусчатому камню, образуя ручейки. Генерал королевской стражи шел уверенно, высоко подняв голову и впиваясь давящим взглядом куда-то вперед, однако в каждом его шаге и взмахе рук чувствовалось напряжение, скованность. Зачем он это спросил, когда сам прекрасно знал обо всех возможных вариантах, где можно было перевести дух и спастись от злосчастного дождя? Чтобы убедиться в собственной правоте? Или же отвлечься от непонятных ощущений, пьянящих и дурманящих не хуже алкоголя как в тот роковой день, от которых невольно начинало гореть в груди? Парень стиснул зубы и обернулся, желая убедиться, идут ли за ним Рамон с Альбионой, и вновь почувствовал, как все его тело пронзила невидимая молния, едва их взгляды с полукровкой пересеклись. Отвернулся, пытаясь успокоить трепыхающееся сердце, и глубоко вобрал в легкие влажный воздух, смахнул с лица капли дождя.

Редкий дождь исчезал, расступаясь перед сильным ливнем.

Тяжелые капли дождя неистово хлестали по каменной дороге, размывая грязь из выбитых колесами ям и мутными ручьями сбегая по склону вниз. Все шумело, журчало, гудело, сливаясь в однородный гул, от которого тяжелела голова. Ливень, словно набирающая сила Скверна, становился все яростнее и сильнее: холодные капли тарабанили по крышам, отбивая свой, ни на что не похожий ритм, а рассвирепевший ветер, вгрызаясь невидимыми зубами в скрипучие вывески и ставни, направлял эти ледяные иглы навстречу Алану, Рамону и Альбионе, пронизывая одежду насквозь.

Идти было сложно, очень: дождевая вода застилала глаза, вынуждая Алана, щурившегося и отворачивающего голову в сторону, раз за разом смахивать ее со своего лица; она стекала вниз, за шиворот, холодным языком проводя по спине, заставляя стража дергать плечами, чтобы избавиться – хоть и на долю секунды – от неприятного ощущения прилипшего к телу доспеха и подлатника. Он слегка сбавил шаг, не желая поскользнуться на мокром камне, и периодически останавливался, оглядываясь назад – проверял, не отстал ли кто. Однако даже так он старался не пересекаться взглядом со знахаркой, медленно плетущейся позади, потому что парень не понимал, почему именно она волновала его больше всего.

Он видел, как полукровка вздрагивает от раскатов грома и худыми пальцами впивается в рукоять трости, как с трудом ей дается каждый шаг по скользкой брусчатке, но, терзаемый собственным бессилием, ничего не мог с этим поделать. Все, что он сейчас мог, – просто идти вперед до площади Миора и Лайна, до Цветочного сквера, и это его злило. Алан злился на самого себя, на собственные мысли, хаотично мечущиеся в голове, и непонятные, непохожие ни на что чувства, которые охватывали его душу и вынуждали его действовать по-новому: странно и непонятно для него самого.

Снова проревел гром, яркой вспышкой рассекая свинцовые облака, снова блондин остановился, чтобы окинуть взглядом своих спутников, и снова возобновил медленный, но уверенный шаг. Широкая дорога, омываемая дождевой водой, медленно и плавно переходила в широкую, могущественную, но пустующую площадь: ледяные капли, довольствующиеся одиночеством, продолжали разбиваться о землю, о серый камень зданий, о гранитные статуи – на улицах не было ни души.

Бегло оглядевшись по сторонам, Алан направился в сторону Цветочного сквера, от которого осталось лишь название: весенние цветы, едва проклюнувшиеся в промерзлой земле, склонились и поломались от сильного ливня, а молодые деревья с тонкими, как тростники, стволами согнулись под напором неистового ветра, ярость которого возрастала с каждой минутой. До заветного павильона оставалось совсем немного.

- Рамон, - гаркнул Алан, повернувшись к валету, - где то самое место, о котором ты говорил? – Капли падали с его бровей, носа и губ, разбиваясь в дребезги о сырой доспех.
- Отсюда нужно пройти во-о-он там, - мальчишка указал на размытую тропинку, скрывшуюся от глаз за деревом; его высокий голос сквозь шум дождя и свист ветра был тихим, едва различимым. – Это недалеко, я доведу, следуйте за мной!

Оборвав последнюю фразу на полуслове – или ее проглотил рокот грома, – молодой валет рванул вперед, неосторожно поскальзываясь на развезенной грязи. Хмыкнув, Алан кратким кивком показал Альбионе следовать за ним, за Рамоном, и направился за своим подопечным, который довольно быстро вывел их к небольшой деревянной постройке, украшенной мастерской резьбой и способной скрыть их от всего мира или же просто от дождя на время.

Как оказалось, не только им пришла идея в голову переждать непогоду в этом месте, но и другим жителям МиорЛайна. Несколько человек, эльфов, зверолюдей, прервавшись на краткое молчание, скучающим взглядом осмотрели новоприбывших и продолжили вести беседу между собой. Прокашлявшись, страж зашел внутрь и снова смахнул со своего лица лишние дождевые капли, отряхнулся от них и направился в сторону свободной скамьи, подальше ото всех.

Упав на скамейку и тяжело выдохнув, Алан облокотился о ее спинку, вытянул ноги и запрокинул голову, мысленно радуясь сухому месту. Все же силы покидали его быстрее, чем он рассчитывал, и парень склонялся к тому, что прибегнуть к тренировкам, способным исправить этот недостаток, придется раньше задуманного. От мыслей его отвлекло размытое движение, которое страж уловил краем глаза – это была Альбиона, на лице которой все также была бледная маска усталости. Генерал, словно повинуясь чьему-то приказу, мгновенно подобрал ноги. 

- Устала? – поинтересовался Алан под очередной – однако он уже был приглушенным – раскат грома.

Ответ был очевиден, ведь он читался в каждом неторопливом движении знахарки и в измученном взгляде, блуждающем по деревянному павильону, однако даже такого вопроса было достаточно, чтобы их беседа непринужденно полилась. Алан был не из разговорчивых, предпочитая больше слушать то, что ему говорят, чем ввязываться в бессмысленные дискуссии, но с Альбионой все было иначе: испепеляющее пламя, что неистово горело в его сердце, становилось меньше, тише, спокойнее, превращаясь в небольшой костер, который уже не сжигал дотла, а приятно согревал.

Когда он стал по-другому относится к тому, кого должен был презирать и ненавидеть за одно лишь существование? Возможно, с того самого дня, когда он смог впервые открыть глаза после смертоносной битвы, а, может, гораздо дальше – с их первой встречи, произошедшей в окружении громадных деревьев. Эта хрупкая целительница была не из его прогнившего насквозь мира, где каждый вопрос можно было разрешить увесистым кошелем с золотыми монетами. Ее поступки, невинно добрые, кардинально отличались от тех, что мелькали у блондина перед глазами с рождения; она не побоялась его внутреннего зверя, запертого в клетке, в которого кидали камнями ради удовольствия и смеха; она просто… была добра? Как и Элли, распахнувшая свое сердце ради своего единственного брата, оттолкнувшего солнечную девушку в темноту. Алан склонил голову и переплел пальцы рук между собой, крепко сжал их.

Впервые за много лет до Алана дошло осознание, что за пеленой жгучего раздражения и ядовитой ненависти, разделяющей его от остального мира, он был один. На единственном человеке, что из раза в раз поддерживал его в детстве, он поставил жирный крест, скомкал его существование и выбросил из своей жизни, будто бы его никогда не существовало, и позволил темноте внутри себя пожрать свой разум, а она изуродовала его до неузнаваемости. Сейчас же он вновь ворвался в его жизнь, однако они оба знали, что ту бездонную пропасть длиною в десятилетие невозможно преодолеть за несколько месяцев – чувство пустоты между ними ощущалось даже кончиками пальцев. Страж поднял голову и взглянул на Альбиону, сидевшую рядом. Он тотчас почувствовал, как сердце охватывает волнение от одной лишь мысли, что она стала дня него вторым человеком, сумевшим дотронуться до искалеченного зеваками зверя. Она делала это медленно, осторожно, не спеша, позволяя животному привыкнуть к собственному присутствию, и только потом, когда он перестал утробно рычать и скалить пожелтевшие зубы, коснулась его изрубцованной шкуры. Слабая улыбка коснулась губ Алана, и страж сразу же отвернулся в сторону.

Неожиданно кто-то вскликнул, и в деревянном павильоне, закрытом от любопытных глаз прохожих, воцарился гул из высоких и низких голосов – все, не скрывая искренней радости на лицах, обсуждали скорейшее прекращение дождя. Вслушавшись в мерное постукивание редких капель по крыше, Алан встал со скамьи и подошел к окну: еще некоторое время бушевавший, как пиратская команда в прибрежной деревушке, ливень постепенно сходил на нет, и тяжелые чугунные облака расступались перед яркими лучами солнца, что хаотичными пятнами покрывали мокрую землю.

- Думаю, уже можно выходить, - заключал страж, подходя поближе к знахарке; загнанные непогодой в павильон люди, зверолюди и эльфы уже хлопали дверьми, выбираясь в объятия свежего воздуха. – Тут неподалеку можно снять экипаж, он довезет тебя до дома.

Подозвав себе Рамона, который увидел среди незнакомых Алану лиц каких-то приятелей своей семьи и разговорился с ними, генерал королевской стражи направился к выходу, и стоило ему только перешагнуть за порог, как влажный воздух тотчас лизнул его лицо и пробрался сквозь мокрый доспех, радостно кусая парня за руки, плечи и спину. Поежившись, он нашел ту самую размытую тропинку, по которой рыжеволосый валет и привел их сюда, в это сухое и теплое место, и неспешным шагом пошел в сторону площади Миора и Лайна – не хотел идти быстро, чтобы у Альбионы была возможность его догнать.

Ждать повозок пришлось весьма долго: сильный ливень, украшенный оглушающим громом и ослепляющими молниями, вынудил многих кучеров запереть свою скотину в крытых стойлах и спрятаться самим возле теплого камина. Однако, когда на горизонте мелькнула первая повозка, в которую был запряжен земной дракон, Алан довольно быстро перехватил ее – не оставил и шанса тем, кто стоял возле них.

Расплатившись с извозчиком, генерал молчаливым взглядом проводил подскакивающую на кочках карету. Не успела повозка скрыться в тени каменных домов, как до ушей стража донесся голос валета:
- Генерал Кэррон, мы возвращаемся обратно?
- Нет, продолжаем обход, - сухо ответил Алан и развернулся, отчеканивая стальной шаг по мокрой брусчатке.